13 апреля

Здравствуйте, мои бесценные мусенька и папист!

Итак, сегодня стукнуло ровно полтора года, как мы не видимся с вами. …Два часа назад нам торжественно вручили погоны: в Москве это уже с 1 февраля, но ведь мы-то не в Москве, нам выдали только сегодня …Я их сейчас примеряла перед зеркалом. Велики. У меня ведь плечи узкие. Попробую где-нибудь обменять эти погоны на маленькие, а то они шире плеч.

(Из кн. И.В.Дрягиной «Записки летчицы У-2», 2007 )

Мне пришлось несколько раз летать на боевое задание с Женей Рудневой. Особенно запомнился боевой вылет в феврале 1942 [видимо, опечатка! 1943] года. …Женя уточнила, хорошо ли я ее слышу через наш несовершенный переговорный аппарат, и назвала мне курс к цели. Затем она сказала, «что очень удобно не все время быть привязанной к компасу, а следить за курсом, взяв звездочку в промежуток между лентами-расчалками и держать ее — так плавно удерживается нужный курс полета». …В ту ночь мы бомбили дороги, где было полно машин противника. …При возвращении на свой аэродром вдруг слышу жалобный просящий голос Жени: «Иринка, пожалуйста, разреши мне повести самолет! Очень хочется почувствовать его душу!»

...А вообще-то ее математическая душа была наполнена поэзией и философскими идеями.

26 апреля

Дорогие мои!

Здравствуйте! Дорогая мамочка! 25 июля тебе будет 51 год. Поздравляю тебя, милая моя старушечка. Желаю тебе всего самого- самого лучшего. …Девочки из Москвы пишут, что в «Московском большевике» за 13, кажется, июня была напечатана моя мордочка. .. И вот люди, которые читают газету, думают, что я какая-нибудь особенная героиня. Пусть они думают что хотят, но я хочу, чтобы вы знали: я такая же ваша дочка, как и была, изменилась очень мало. Только постарела; ведь мне уже двадцать два года, да еще с половиной... Никаких я героических дел не совершаю, просто честно бью фашистов.

Из дневника Жени.

(По кн. Дрягиной И.В. «Записки летчицы У-2» 2007).

17 января 1943 года

Наутро на строевых собраниях эскадрилий мы услышали ужасную новость. Вышла Ракобольская и сказала: «Погибла Раскова». Вырвался вздох, все встали и молча обнажили головы. А в уме вертелось: «Опечатка, не может быть». Наш майор Раскова!.. Я до сих пор, как подумаю об этом, не могу поверить.

7 марта

Вчера прилетели в Пашковскую. …Самое главное в моей жизни — партбюро приняло меня 4 марта в члены партии.

13 апреля

…с Диной я больше всего люблю летать. Потому что теперь я знаю, что летать [105] могу, что со мной можно летать спокойно. Никто, кроме Дины, не говорит мне о моих ошибках. Каждый полет с ней меня чему-то учит — в полетах с другими я это всегда учитываю. Это — первое, а второе — она мастер своего дела, в ней даже осторожности не всегда хватает, а трусости и капли нет. Это мне больше всего нравится.

15 апреля

Смелость — это отличное знание своего дела плюс разумная голова на плечах и все это умноженное на жгучую ненависть к врагу

Любимая, требовательная и бесстрашная летчица, с которой Женя Руднева особенно любила летать как штурман и во многом считала ее своим учителем

С таким летчиком Женя готова была лететь хоть на край света

Хороша холодная водица! (Д.Никулина, Ж.Руднева, Наташа Меклин) июнь,1943г.

Из дневника (1943г. – По кн. Ракобольской, 1995г. с.186)

1 августа

…Дина доложила о выполнении задания, а я даже подойти к ней не могла — полились слёзы. У Дины рана в голень навылет. У Лёли — осколки в мякоти бедра, она потеряла много крови. Сели они прямо к полевому госпиталю. Динка - просто герой — так хладнокровно посадить машину! Предварительно она сбила пламя, но мог загореться мотор, потому что тёк бензин. У Лёли было шоковое состояние. Мне не хочется никакого пафоса, но именно о Дине, о простой русской женщине сказал Некрасов [любимый поэт Жени]:

В игре её конный не словит, в беде не сробеет – спасёт. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.

Евдокия Андреевна Никулина. Род. в 1917г.

До войны училась в театральной школе…

Погибла в послевоенные (80-е…) годы от руки бандита, «современного фашиста», представившегося другом фронтового товарища и укравшего все ее награды.

(И. Ракобольская , Н.Кравцова,2005г. с.149)

(И снова записи из дневника (По кн. И.В. Дрягиной. «Записки летчицы У-2»))

1 августа

...На моих глазах сожгли Женю Крутову с Леной Саликовой. Женя, Женя... Когда-то мы загадывали, что, может быть, придется вместе смотреть в глаза смерти. Я видела, как смерть подкрадывалась к Жене, но что я могла сделать?! Мы были уже над своей целью, но я направила Клаву на ближайший прожектор, один из семи, державших Женин самолет. Сначала она маневрировала, потом загорелась плоскость. Но она планировала, не падала. Перед посадкой дали красную ракету. Горящий самолет закрыла от моих глаз плоскость, и я увидела только вспышку в воздухе от взрыва на земле. На территории противника, недалеко от Киевской... Успели ли выбраться? И было ли кому выбираться?...

Женя, Женя... У меня дрожали руки и ноги, первый раз на моих глазах сгорел самолет... Машина у меня ходила по курсу, как пьяная, но мне было не до нее. Потом прилетела Дудина и доложила, что в 23.00 еще один самолет сгорел (Женя — в 22.18). Кто? По порядку вылета — Высоцкая или Рогова. Сердце у меня похолодело. Я подбегала к каждому садящемуся самолету, но там Гали [Докутович] не было.

Моя Галя не вернулась! Кроме того, не вернулись Рогова — Сухорукова и Полунина — Каширина. У Роговой рвались ракеты во второй кабине, она беспорядочно падала. Полунину сбили ЗП. Первых трех — истребитель. О первых трех сообщили наземники. Пустота, пустота в сердце...

...Я решила лететь с Надей Поповой во второй полет. Дина с Лелей летели первыми. С земли мы видели шквальный пулеметный огонь...

Бомбить нужно было по живой силе в двух километрах северо-западнее Н.- Греческого. Мы зашли с севера, от Кеслерова. Вдруг включились прожекторы. Много, слепят. Где мы — сказать трудно, кажется, еще не дошли. Потеряли высоту в прожекторах до девятисот метров и ушли к Кеслерову набирать. Четыре минуты держали нас прожекторы, а показалось — четыре часа; не стреляли, но в воздухе ходил вражеский самолет и давал ракеты. Опять подкрались (на тысячу двести), посчастливилось увидеть Н.-Греческий, взяли курс, но прожекторы схватили моментально. Но все-таки решили идти, чуть-чуть маневрируя. Через минуту я бросила бомбы. А всего в этот заход прожекторы держали нас шесть минут — чуть ли не до Варениковской. Стали на курс, и я повела самолет. Надя развлекала меня — вылезла из кабины, свесила ноги и смеется. А прилетели, Катя говорит:

«Нет. И Белкиной тоже». Разве опишешь все это? Как будто что-то оборвалось. Упрашивали с Амосовой генерала, чтобы пустил утром на поиски, — он был неумолим.

Адъютант эскадрильи, переведена на должность штурмана звена.

Летала после тяжелой травмы позвоночника.

Погибла в 1943г.

1 ноября

Пересыпь. Здесь мы с 20 октября. Сегодняшняя ночь войдет в историю — начало высадки десанта на Крымском полуострове. С вечера сделали по одному вылету, потом перерыв на пять часов. В 2.15 нанесли первый удар, в 4.25 заработала наша артиллерия. Сегодня узнаем судьбу десанта. Летала я опять с Люсей. Словили нас прожекторы удивительной яркости. Люся так пикировала, что у меня дух захватывало, и я прерывающимся голосом командовала в трубку.

Вообще переговор у нее очень скверный, но на этот раз она отлично слышала. Зенитки били близко, но безуспешно.

(Из кн.И. В.Ракобольской «Пока стучит сердце».М.,1995г. с.207)

…Пересыпь – маленький рыбацкий поселок на берегу Азовского моря. Камень, море и ветер… Аэродром на узкой полоске земли между морем и высоковольтной линией проводов, тянущейся вдоль дороги, параллельной берегу. Они соединяли косу Чушку и Темрюк. Провода служили прекрасной маскировкой. Кто бы мог подумать, что на таком кусочке земли расположен аэродром?

Все, что можно было собрать в метеорологии против полетов, было собрано в этом месте: туман, штормовые ветры и дождь. Мы с вечера выходили на аэродром и ждали погоды. Кое кто засыпал…Женя Руднева рассказывала сказки… Только начинали летать – дул боковой ветер такой силы, что наши легкие машины почти опрокидывало – полеты прекращали. Кончится ветер – взлетаем снова. Порой приходилось очень трудно.

… Обстановка на фронте была настолько напряженной и необходимость наших полетов настолько велика, что приказывали летать и в плохую погоду.

С конца октября начались наши полеты на Керчь, когда мы прикрывали высадку десантов на побережье пролива.

По самому краю полуострова шла линия немецкой обороны. Десантные войска подплывали ночью на катерах или танкерах. С берега их обстреливала артиллерия, ловили лучами морские прожекторы. Мы летали со специальной целью: бить по этим прожекторам и артиллерийским точкам.

 …Наши самолеты появлялись над целью через каждые две-три минуты.

… В определенный момент, когда десант подходил к берегу, мы переносили свой удар в глубь обороны противника и подавляли его артиллерию.

Так мы прикрывали и десант на пункт Эльтиген, южнее Керчи.

…Ночи темные и длинные. Полеты начинаются с заходом солнца, а заканчиваются с рассветом.

На аэродроме нет ни землянок, ни специального помещения для летчиков. Да они и не нужны. Девушки всю ночь не вылезают из кабин самолетов, разве только выпить стаканчик горячего чая тут же, стоя около машины. Механикам и вооруженцам тоже не до землянок: они непрерывно снабжают бензином и бомбами машины и отправляют их в очередной полет…

Как летали мы в Крым, защищая Эльтиген, дает представление воспоминание М. Чечневой о полете с Женей Рудневой, помещенное в ее книге «Повесть о Жене Рудневой» (М.,1978г.).

Автор книги

«Повесть о Жене Рудневой».

Бой над Эльтигеном, ноябрь 1943г. – Из книги М. Чечневой «Повесть о Жене Рудневой». М.,1978г.

…Я сказала:

…Тяжко придется морячкам, если мы не найдем танковую колонну.

– Найдем. На брюхе будем ползать над городом, а найдем.

… Вспыхнул зеленый огонек карманного фонарика: команда – взлет, У-2 послушно оторвался от земли и легко стал набирать заданную высоту.

Под крылом едва угадывались очертания лимана, морского берега и узкого языка Пересыпи…. Руднева сообщила курс и мы пошли в сторону Крыма на высоте 800 м.

Мы находились над серединой Керченского пролива, когда впереди, будто безмолвные выстрелы, ударили в днища туч иссиня-белые лучи прожекторов. Пока они стояли, не шелохнувшись, зенитки и пулеметы еще молчали …

Вдруг… Это всегда бывает «вдруг», потому что сколько не жди мгновения, предугадать его нельзя, – иссиня-белые столбы света лихорадочно заметались. Возможно, и даже наверняка в движении лучей-лезвий существовала какая-то закономерность, но нам было не до неё, нам следовало проскользнуть через частокол света …

– Теперь вправо. Правее – и на боевой, – послышался чуть напряженный голос Жени.

Подвернув вправо, пройдя немного на север вдоль световой загородки набрав высоты, мы могли, развернувшись круто к югу, спланировать на намеченную цель почти бесшумно и сбросить бомбы раньше, чем гитлеровцы что-то сообразят.

Тут ударили зенитки. Не схватив нас прожекторами, фашисты открыли заградительный огонь, Снаряды рвались звонко, с визгом, совсем не так как на земле. Огненно-рыжие всполохи всплескивались то по курсу, то справа, то слева, то выше, то ниже. Уже не раз мы натыкались на «облачка» величиной с наш самолет, натыкались неожиданно, и лицо обдавало кисло-горьким духом взрывчатки.

Огонь был очень плотным.

Потом фашисты пустили в ход пулеметы. Зеленые, белые, красные шнуры. Они пересекались в разных направлениях, огненной сеткой перекрывая наш путь.

– На боевой!

Я только начала разворот, когда свет прожектора хлыстом ударил по глазам, проскочил, вернулся, ослепил. И тут же еще несколько лучей вцепились в нашу машину.

– Противозенитный, – услышала я Женю.

– Иду! Иду!

Совершая противозенитный маневр – разворот со снижением, я круто положила машину на левое крыло и повела ее вниз, наискось к земле. Разрывы снарядов и скрестившиеся разноцветные пулеметные очереди остались выше и чуть позади. … фашистские зенитчики и пулеметчики неизменно запаздывали с поправками и упреждениями. Однако в любое мгновение могли и не опоздать.

Я повела машину еще круче к земле. В редкие мгновения, когда около нас не рвались снаряды… в мертвенном свете, запеленавшем нас, я успела разглядеть клочья перкаля на плоскостях, лохматые по краям дыры величиной с кулак.

– Марина, не зарывайся.

– До чего же проворны гады… Имитирую падение. Авось отпустят.

– Выйти из пике сможем?

– Если отпустят метрах в трехстах от земли…

– Возьми чуть положе. Я сброшу САБы.

Машина еще слушается… не знаю, на чем мы летим

С земли, очевидно, наш маневр совсем не казался маневром. Встречный поток воздуха начал раскручивать машину, и все это походило на беспорядочное падение. Враг, отчетливо видевший наше беспомощное положение, возможно, уже подсчитывал, через сколько секунд мы врежемся в землю. …

Нас отпустили в тот момент, когда я начала выводить машину на более пологое пикирование. Еще какие-то доли секунды машина … не слушалась.. До предела выжала сектор газа и с помощью взревевшего на полных оборотах мотора, словно утопающего за волосы, вытащила самолет из пике. Убрала крен. Как ни странно, мы все-таки летели…

Под нами вспыхнули сброшенные Женей САБы. Я глянула через борт. В желтоватом свете осветительных бомб ползла танковая колонна, окутанная пылью. Танки двигались на Эльтиген.

– Держи боевой! – строго звонко крикнула Женя.

– Держу.

Я повела машину «по ниточке». Ни на метр в сторону, иначе бомбы не лягут. Все теперь зависело от мастерства штурмана. Легкий подскок – и мы освободились от сотни килограммов взрывчатки.

И – точно в середину танковой колонны.

– Молодец, Женя!

Машину крепко тряхнуло на взрывной волне.

Прожектора опять впились в самолет Я развернулась, уходя все левее и левее, выровняла крен, легла на обратный курс.

– Куда? – хрипло крикнула Женя. Я с трудом услышала ее голос сквозь грохот шквального огня. – У меня остались бомбы.

– Ничего не выйдет. Нас отпустят только у Чушки.

– Попробуй вырваться.

– Стрелка альтиметра подползла к отметке «200». О пикировании нечего было и думать. От слепящего света слезились глаза.

– Потяну в море…

По нашей машине били теперь и зенитки, и пулеметы, и пехота из автоматов и карабинов. Но летим, держимся.

Справа и выше вспыхнули САБы… Кто их сбросил? … экипаж Тани Макаровой и Веры Белик… Нас выручали! Точно! Милые, добрые девочки!

Мы снова в темноте.

– Возвращаемся, – сказала Женя. – Добьем колонну.

– Надо уйти подальше. Набрать высоту.

– В колонне сейчас паника, самое время ударить. Промедлим – уползут.

– Ладно. Была не была. Попробую набрать высоту при полете.

Мы снова развернулись в сторону Керчи. По трезвому тактическому рассуждению, нам следовало возвращаться на аэродром. Я чувствовала, что машина начинает капризничать. Еще десяток пробоин в плоскостях или хвостовом оперении – и самолет откажется служить. Ему не объяснишь, что каждый подбитый нами танк – это, может быть, спасение для десятка наших парней на Эльтигене…

После разворота мы увидели берег. В темноте вспыхивали огненные сполохи, там, где мы сбросили бомбы на танковую колонну, пылал большой пожар. Машина с трудом карабкалась вверх, скорость упала.

– Мариночка, еще, ну еще немного!

– Выжимаю последнее.

Переговариваясь, я не сводила взгляда с высотомера. Стрелка, подрагивая, перевалила за «500». Уже кое-что.

Враг, наверняка, не ожидал от нас ничего подобного и , может быть, поэтому не кинулся на охоту за нами. К тому же прожектора в тот момент схватили кого-то из наших и держали очень крепко. Очевидно, гитлеровцы поняли, что погоня за всеми нашими самолетами сразу успеха не принесет.

Каким-то чудом протащились в ночном грохоте незамеченными к хвосту танковой колонны. На земле, среди горящих танков, рвущихся боекомплектов ошалело метались гитлеровцы.

– На боевой!

– Есть!

И опять нас тряхнуло волной. На этот раз так сильно, что мне показалось, будто я слышу, как хрустят сочленения нашей машины.

– Вот теперь, товарищ комэск, тяните на аэродром.

С земли били по всплескам из патрубков автоматы и пулеметы, а мы черной тенью проносились над вражескими позициями.

Ушли в море и взяли курс на Пересыпь. Машина с трудом держалась на высоте 150м. Я потянула на себя ручку управления, пытаясь забраться повыше, но стрелка альтиметра показала, что У-2 не послушался меня.

Азарт боя прошел. Мы летели молча, руки от усталости ныли.

– Давай, Мариночка, поведу, – предложила Женя.

Я передала ей управление и закрыла глаза – в голове по-прежнему метались лучи, бесшумно рвались снаряды.

Зарулив на стоянку, мы остались сидеть в кабинах. Катя Титова, мой техник, сказала, осматривая самолет:

– Дыра на дыре. Отделали технику.

– Все претензии направляй Гитлеру, – ответила я.

Тогда мне было не до разбора полета, но потом и уже после войны я должна была признать, что этот полет с Женей Рудневой – один из сложнейших, какие довелось мне выполнять за всю войну. Полети я с малоопытным штурманом, все наверняка сложилось бы иначе….

В этом полете я еще раз убедилась, что не напрасно назначили Женю штурманом полка. Она была находчивым и расчетливым бомбардиром. А о ее всеми признанном мастерстве навигатора и говорить не приходилось».

М.Чечнева

(Цит. по кн. И.Ракобольская «Пока стучит сердце», М.,1995г. 3-е изд.,с 211-215)

5 марта

…В который раз перечитывала «Как закалялась сталь». «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».

Раньше я не думала о конце этих слов:

«И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее». Надо спешить жить. Жить — в самом высоком, в самом святом смысле этого слова.

15 марта

Крым. Я «на той стороне»! Впервые вчера ступила на Крымскую землю, а до сих пор я все бомбила ее, а она отвечала мне лучами прожекторов и снарядами зениток … Этот кусок земли стоил нам очень дорого, но зато и польза нам от него сейчас великая. Отсюда будем бить противника...

…Я приехала — враг перестал бомбить — не хочет, чтобы я посмотрела войну! Сегодня после завтрака ходили смотреть, как идет перестрелка на передовой.

…Как не хотелось думать о войне, но линия фронта отсюда в трех километрах, в бинокль отчетливо виден совершенно разрушенный Аджимушкай, а кругом хлопают разрывы и слышен шум летящих снарядов, в последний момент перед взрывом переходящий в свист. В три часа мы вернулись в землянку. Майор Уваров принес мне букет подснежников. Как я обрадовалась этим скромным цветочкам — первым вестникам весны!

19 марта

Наши работали всю ночь, а с утра поднялся ветер, и за мной не могут прислать самолет. Прочла Кочина «Кулибин». Пишу письма. Наши войска на Первом, Втором и Третьем фронтах Украины ведут успешные наступательные бои. Заняли Жмеринку.

В эту ночь мы сделали рекордное число вылетов — сто семьдесят один.

27 марта

Я прилетела из Крыма 20 марта. Была штабная игра. В результате ее вчерашняя конференция с бурной дискуссией о звездном полете.

У нас в полку тяжелые дни. Завтра будем хоронить Володину и Бондареву. Разбитый в щепки самолет и их трупы один крестьянин обнаружил 10 марта в плавнях у Черноерковской. Их выкопали и привезли сюда на санитарном самолете...

29 марта

Вчера была похоронная погода: дождь целый день и вечер. Девушек похоронили под звуки оркестра и салюта из двадцати винтовок ...»

В Москву вместо Кисловодска

Из дневника Жени.

10 ноября

Мысли путаются, жизнь раздвоилась: собираюсь домой. Получилось так. Как-то сидели мы в автомашине (ноги замерзли) и разговорились об отдыхе. Майор [Бершанская] объявила, что уже оформила на меня путевку. Я стала ее упрашивать не делать этого. Полчаса уговаривала. Она поддакивала, и мне показалось, что я ее уговорила. Дня через два в столовой зашел разговор об этом в присутствии врача. Врач говорит, что все уже готово и я должна ехать. «Нет, я отговорила майора». — «Ничего подобного: я своего решения не меняла». — «Как?! А зачем же я полчаса старалась?»

Итак, я еду. Путевка в Кисловодск с 8 ноября, но это не важно. (ПСС, с.224)

(Домой Женя добиралась долго, сначала на транспортных самолетах, потом на поезде. И вот в дороге, рядом с ней оказался молодой танкист Слава. В долгих разговорах в пути возникла симпатия, перешедшая в дружбу и любовь. - Там же, с.219.

[24.12.43 он побывал в полку на дне рождения Жени- с.225].

В дневниках время ее поездки в Москву и возвращения в полк почти не описано. Новое для Жени чувство так захватило ее, что она не смогла описать подробно, как все было. – с. 219)

(ноябрь 1943г.)

15 декабря [1943]

Иринка, здравствуй!

… Я имела отпуск в Москву. Пробыла дома 11 дней (это так много и так мало!). Приехала сюда (я это называю домом №2), и меня ждало письмо от тебя. У нас все в порядке, работаем сейчас много, хотя, разумеется, зима чинит много неприятностей. …Я выучила много новых людей... Скоро новыми займусь. Знаешь ли ты, что мы стали трижды орденоносцами? На генералов похожи …

Из письма Жени к Ире Дрягиной, которая в 1943г. ушла из полка. - Из кн. Ракобольской,1995,с.221)

Этот третий орден –Отечественной войны I степени Женя, в отличие от двух первых, нигде не называет. Очевидно, она уже не успела его получить.

О нем упоминается в Наградном листе о представлении ее к званию Героя Советского Союза (посмертно): «п.11. Чем ранее награжден. «Красная Звезда» - 1942г. «Красное Знамя» - 1943г. «Отечественной войны I степени» – 1943 г.». Указ подписан 26.10.44 г.

2 февраля [ 1944 года, по кн. Ракобольской, с.223-224]

Если , расставаясь, встречи ищешь вновь,

Значит, ты пришла, моя любовь!

Ты пришла!.. Готова ли я тебя встретить? Мне 23 года, уже много. А с каждым днем оказывается, что в жизни еще много, очень много неизведанных сторон …

…Перерыв в дневнике получился солидный. В Москве я была десять дней — в ночь на 21.11 приехала, в ночь на 2 .12 уехала. Мама пишет — все прошло, как сон …

...А вообще – у меня всегда так бывает: самые бурные свои дни я совсем не записываю. Если все, что случилось, стоит того, чтобы это запомнить – и так запомню. Нет, все равно запомню – даже если все мои чувства – обман.

Иль ты не знаешь, что такое

Людей минутная любовь?!

Волненье крови молодое,

Но дни бегут, и стынет кровь.

[По дороге из Москвы, Женя заночевав в Краснодаре, прочитала всего «Демона»] -

…на душе было грустно и тепло… «…И будешь ты царицей мира» …Зачем мне целый мир, о Дьявол? Мне нужен целый человек, но чтобы он был «самый мой». Тогда и мир будет наш . И нашего сына … Вот, когда кончится война…

…8.2 мы отмечаем 2-летие полка. Как незаметно мчатся годы! Последнее время у меня было что-то очень много работы: напряжение максимальное, приняла зачеты по НШС-43 [наставление по штурманской службе] у всего полка, сделала доклад по 2-му разделу доклада т. Сталина, доклад о Марине Расковой, месячный отчет, графический учет карт, пишу сказку «У самого синего моря жил-был гвардейский женский полк...», сегодня делала доклад в 4-й АЭ о боевых традициях нашего полка. Полинка Гельман требует у меня статью «Двухлетие» в журнал, к 5.2 надо подготовить карту нашего боевого пути. И при всем этом я бы всегда нашла время раз в пять-шесть дней написать Славику. Но он далеко, по пути в Иран. Позавчера получила от него три письма, и везде пишет одно: «Не пиши, пришлю новый адрес». А мне так иногда хочется поговорить с ним, так его недостает! (там же,с.224)

В письме Ирине [Дрягиной] от 19 марта Женя сообщала в частности, что к двухлетию полка, которое «отлично отпраздновали», был сделан журнал «“Крокодил” на весь путь, очень остроумно и весело» ( Из кн. Ракобольской, 1995, с.234)

В солнечный апрельский день 44-го, идя по улице поселка Пересыпь (Таманский полуостров) Женя сказала одной из своих подруг : «Как хорошо все-таки жить, - можно творить, думать, бороться, любить, читать. А что может быть лучше всего этого?»

«В апреле 1944 г. полк летал непрерывно каждую ночь. Готовилось большое наступление наших войск в Крыму. У всех было бодрое, радостное настроение.

Полина Гельман вспоминает, как в солнечный апрельский день, накануне гибели Жени, они ходили с ней по улице Пересыпи. Женя сказала: «Как хорошо все-таки жить, — можно творить, думать, бороться, любить, читать. А что может быть лучше всего этого?».

В ночь на 9 апреля 1944г. над Керчью ярко светила луна, а на высоте 500—600 м небо закрывал тонкий слой облаков. На фоне облаков, освещенных луной, отчетливо, как на экране, видно было, как по небу медленно ползет самолет. В эту ночь Женя Руднева совершала свой 645-й вылет с летчиком Панной Прокопьевой, летчиком, в общем, опытным, но боевых вылетов имевшим не более десяти. Над целью их самолет был обстрелян из автоматических зенитных пушек «эрликон» и загорелся. Через несколько секунд внизу взорвались бомбы — штурман успел сбросить их на цель. Некоторое время горящий самолет продолжал лететь на запад, потом повернул на восток, и тут экипажи других самолетов увидели, как из первой кабины стали вылетать ракеты.

Сначала медленно, спиралью, а затем все быстрее самолет начал падать на землю, казалось, что летчик пытается сбить пламя. Потом из самолета фейерверком стали разлетаться ракеты: красные, белые, зеленые. Это уже горели кабины... а может быть, Женя прощалась с нами. Самолет упал за линией фронта. Видно было, как он ярко вспыхнул последний раз и стал угасать ...

Тяжело переживали мы гибель Жени Рудневой, нашего “звездочета”…

До самого рассвета продолжались боевые вылеты. Вооруженцы писали на бомбах: “За Женю!”»

- Из книги И.В. Ракобольской о Жене Рудневой

«Пока стучит сердце…»,М.: изд-во МГУ, 1995, с.26-27

Эти слова героя романа Н.Островского «Как закалялась сталь» - девиз жизни человека, для которого «личное ничто в сравнении с общим», Женя Руднева записала и как собственный девиз в своем дневнике 18.01.1938г. в последнем классе школы.

Найти место гибели экипажа в Керчи однополчанам удалось только после окончания войны: останки летчицы Прокопьевой, принятой за мужчину, местные жители похоронили в братской могиле, а место захоронения Жени отметили скромной доской. Останки летчиц были перенесены на военное кладбище Керчи, где ныне стоит памятник Герою Советского Союза Жене Рудневой.

А 46-й Гвардейский Таманский полк продолжал свой боевой путь на Белорусском фронте и завершил его в Германии, севернее Берлина, откуда был последний перелет – в Москву для участия в Параде Победы.

«Имя Жени Рудневой занесено в Книгу боевой славы полка, - пишет в своей книге И.В.Ракобольская.- Мы шли с ним через все бои».

46-й Гвардейский женский Краснознаменный Таманский полк ночных бомбардировщиков построен для награждений.

26 октября 1944г. в Президиуме Верховного Совета СССР был подписан указ «О присвоении звания Героя Советского Союза … Гвардии старшему лейтенанту РУДНЕВОЙ Евгении Максимовне» (посмертно).

Из краткого изложения личного боевого подвига или заслуг: 

Товарищ Руднева на фронте Отечественной войны с 27 мая 1942г. Работала до 15 июня 1943г. штурманом эскадрильи. Эскадрилья произвела за период работы тов. Рудневой 3460 боевых самолетовылетов с боевым налетом 4200 часов без единого невыполнения боевого задания по вине штурманской службы.

С июня 1943г. работала в должности штурмана полка.

… Лично сама произвела 645 боевых вылетов ночью на самолете У-2 с боевым налётом 796 часов. Сбросила по уничтожению мотомехчастей и живой силы противника 79000кг бомбового груза. В результате боевых бомбардировочных ударов было уничтожено свыше взвода пехоты противника, 2 переправы, 1 ж/д эшелон, 2 зенитные точки, 1 прожектор. Вызваны 73 сильных очага пожара и 90 взрывов. Это только минимальное количество того урона, нанесенного противнику, которое учтено по неполным данным.

Тов. Руднева являлась участницей разгрома немцев на Северном Кавказе, Таманском и Керченском полуостровах. В районе Керченского полуострова произвела 115 боевых самолёто-вылетов ночью. Все вылеты сопровождались высокой эффективностью …

В ночь на 9 апреля 1944г. …севернее г.Керчь… В результате прямого попадания снаряда в мотор самолет загорелся… при падении от самолета отваливались горящие части, взрывались ракеты… Экипаж сгорел вместе с самолетом.